Я думаю, что магия огня заключается в очень простых вещах - в том, что он нас согревает, а пляшущие языки пламени успокаивают, обещая тепло и уют. Так в чем же магия огня? Давайте подумаем вместе со мной.
Этот небольшой рассказ-воспоминание я написал, погружаясь в то замечательное время детство, которое навсегда остается с нами.
Согласитесь, есть в языках пламени что-то завораживающее. Глядя на огонь, словно «проваливаешься во времени». Вдруг замечаешь, что дрова превратились в светящиеся угли, и красные языки пламени пляшут по ним, словно совершая какой-то таинственный обряд. Смотрю на меняющийся, как в калейдоскопе, узор огня и вспоминаю свое детство. Помнится, как интересно было заглянуть в зев русской печи, когда бабушка варила там борщ и картошку. Длинные и какие-то «замедленные» языки пламени селятся по стенкам печи и жадно лижут свод. Темные чугунки, притаившись по углам, попыхивают паром. Угли искрятся под кочергой, которой орудует бабушка, словно бенгальские огоньки.
А потом приходила ночь. За окном темно хоть выколи глаза. В доме темнота, только слышится чье-то мерное дыхание да мерно постукивают «ходики». В углу комнаты мягко отсвечивает икона. Запах лекарственных трав, которые сушит бабушка на зиму, дурманит голову. Ворочаюсь на громко шуршащем тюфяке, набитом сухой осокой. Это бабушка накосила ее на небольшом болотце, что недалеко от деревни. Потом мы сгребли сухую, пожелтевшую осоку и принесли домой. Набили ей этот тюфяк. Сухая осока – острая, словно нож. Я даже палец себе порезал. Припал губами – кровь соленая.
Вспоминаю всю эту эпопею с заготовкой сухой осоки, стараясь найти удобное положение среди упирающихся в бока стеблей. От тюфяка исходит аромат свежего сена. Сенник колючий, но на нем можно вполне сносно устроиться. Вот только приходится долго ворочаться, пока бока не сминают выпирающие листья осоки. Наконец, устроившись, можно было осторожно осмотреть темную комнату. Бросив со страхом взгляд на икону, сразу же его отвожу...
Из-за перегородки, которая не доходила до потолка, сочился тусклый свет. Но и его хватает, чтобы осветить дощатый потолок и балки, резко выступающие на нем. Потолок коричневый от времени, и в щели между досками кое-где выглядывают свисающие травинки.
Там, на чердаке, бабушка хранит сено. И однажды мы там ночевали. Было интересно, хотя немного страшно. Зато какой запах сена! Укутавшись в домотканое покрывало, прислушиваешься к звукам, которые долетают сюда, на чердак. Темная ночь смотрит пристально в небольшое окошко под соломенной стрехой. Что-то звякнуло там, внизу, в доме. Где-то далеко загавкала собака. Потом слышится громкий вздох коровы. Она спит рядом, в сарае, что под одной крышей с домом и отделен от него всего лишь сенцами.
А утром свет проникает через все щели - пространство под крышей пронизано острыми лучами солнца, высвечивающими пляшущие пылинки. Спускаешься по скрипучей лестнице в сенцы, а потом выбегаешь на двор. Как прекрасно раннее утро! Вижу, как по золотящейся ржи, растущей прямо перед домом, волной пробегает ветерок. Колосья колышутся, словно кивают мне.
Бабушкин дом стоял на отшибе, над довольно глубокой лощиной. На ее противоположной стороне росла высокая кукуруза. Лощина густо поросла травой. (Там мы с братом любили играть в прятки.) Несколько кудрявых берез шумят зеленой листвой.
...Когда наступил вечер, сели ужинать. Так как быстро стемнело, бабушка взобралась на табуретку и зажгла керосиновую лампу. Круглый металлический абажур, надетый на стеклянную колбу лампы, отбрасывал резкую тень. Мы сидели за столом и хлебали еще теплый из печи борщ. А потом все отправились спать. Брат полез на печь, а я устроился на старой деревянной кровати, которая использовалась для хранения каких-то свертков с лечебными травами и мешочков с непонятным содержимым. Я все лежал и ворочался, с опаской поглядывая в красный угол, где под потолком, в обрамлении домотканых, вышитых полотенец слегка отсвечивала икона в золотистом окладе. Вот на нее и боялся взглянуть. Просто днем я слышал, как соседка рассказывала бабушке, что в соседнем селе «обновилась» старенькая икона. Мол, вспыхнула каким-то неземным светом и возникла совершенно новая, поблескивающая свежими красками. Чудо! Да, это было чудо. Но сейчас, когда я ложился спать, мне стало страшно.
Я боялся увидеть, как икона обновляется. Поэтому все таращил глаза, вглядываясь в темные углы, бросая украдкой взгляд на мерцающую в темноте икону. Бабушка уже потушила лампу и укладывалась спать. Не слышно было и моего брата. А я все таращил в темноте глаза. Вдруг блеснул яркий свет. Это далекая автомашина, поворачивая по дороге, что пересекала лощину перед домом, сверкнула фарами. Этот яркий белый свет пробежал по стенам старого дома и исчез. А я все смотрел в темноту. Было жутковато.
...Утром меня разбудило позвякивание ведра в сенцах. Это бабушка отправилась доить корову. Я опасливо взглянул на икону - нет, не обновилась, а все такая же старенькая, поблекшая от времени. Встал со скрипучей кровати и отправился на двор. Веселое летнее солнышко окропило все вокруг золотистым светом. Я прошелся, осторожно ступая босыми ногами, по холодной, умытой росой траве. Назад уже бежал - утренний холодок пробирал. Громко скрипнув входной дверью, проскочил сенцы и вошел в дом. Бабушка уже успела растопить печь. Перед ней я и остановился, внимательно рассматривая, как огонь лижет поленья.
...Да, не вернется уже никогда та свежесть чувств, которая свойственна только детству. Но и теперь люблю смотреть на огонь. С его языками словно уносишься в кладовые памяти.
Текст и фото мои.
